Лучше бы все-таки князю снились трамваи.
Сегодня посреди лекции в вуз пришла его самая старая выпускница. Ей 97, и она поступила еще до войны, потом доучилась. Она заглянула буквально на 15 минут, такая сухонькая, маленькая, и говорила она ясно, громко и четко, лучше нашей лекторши. Она вспоминала, что в военное время тут было очень холодно, только в деканате было тепло (страшно сейчас переврать, но кажется, там стояла буржуйка), а они бегали растирать руки снегом.
И знаете, для нее эта аудитория не как для нас, взятых в полон историей, а хранительница воспоминаний. Поколения прошли сквозь нее, а она осталась.
Я жалею, что люди почти не пишут о своей Москве, которой уже нет. О любимых местах, о том, куда ходили танцевать, о том, какую юбку они смогли достать у перекупщиков, и потом гордились. О зданиях, которыми они любовались и которых теперь уже нет, или магазинчиках пластинок. О Москве шестьдесят лет назад, сорок, да даже двадцать лет назад.
Не длинные, романные, а самые правдивые и искренние.
И знаете, для нее эта аудитория не как для нас, взятых в полон историей, а хранительница воспоминаний. Поколения прошли сквозь нее, а она осталась.
Я жалею, что люди почти не пишут о своей Москве, которой уже нет. О любимых местах, о том, куда ходили танцевать, о том, какую юбку они смогли достать у перекупщиков, и потом гордились. О зданиях, которыми они любовались и которых теперь уже нет, или магазинчиках пластинок. О Москве шестьдесят лет назад, сорок, да даже двадцать лет назад.
Не длинные, романные, а самые правдивые и искренние.